Евгений ЛОККИ Багдасаров
Звукопись
РельСы
Сырые
БлеСтели
На теле Земли.
Лесом кружев железа
Лезли столбы...
Лбы поездов
Тупо покорны
На фоне неба.
Башни домов высились,
Силясь достать Луну.
Будетлянское
Будетлянка другу расписала щёку.
Ф. Сологуб.
Где ты , где ты , моя Будетлянка ?
Где ты? Кто ты ?
Предвестница нови.
Изловилась ночь-африканка ,
Хочет свежей, горячей крови.
Ты - дитя авангарда и панка
Ходишь в цепких объятьях толпы ,
Где ты , кто ты , моя Будетлянка?
Ритуальная жертва толпы.
Астры
"Astern" von Gotfried Benn.
Астры - дни чередою
Чары, заклятья - старо.
Держат весы (с) судьбою
Боги ночных кошмаров.
Снова стада золотые.
Небо, сиянье, газ.
Чем разродится стихия
Скрыто туманом от нас.
Снова, явись желанная,
Имя которой дурман.
Лето лелеяло пьяное
Ласточек тёплых стран.
Снова предположенье,
Где уверенность скрыта давно
Ласточки над волнами
Клювами ловят ночь.
Менструментальное
(сонет № 1)
Закат темнел и набухал,
Сочился - кровию опоен,
Как отголосок скотобоен,
Струился вниз, горяч и ал
Разлило Солнце жидкий жар,
Расстаяло бордовой лавой.
Был воздух душен, словно шаль,
И гулок, как пустая зала.
Гремел оркестр. Скрипок скрип.
Не затихая не на миг,
Ритм танца ухал в перепонки.
Пронзенный струнами волос,
Глаз треснул и опять зарос,
Подрагивая полусонно.
Менархия
(сонет № 2)
Дрожат округленные груди,
Недвижим рождающий взгляд
Как яд, погребенный в сосуде,
Отброшенный весок наряд.
Д. Бурлюк.
Менархия - то незыблемое, во что я верю.
Е. Б-ов.
Твой неожиданен приход,
Пугающ он и непонятен,
Растет чреда кровавых пятен -
Твой неожиданен приход.
Все повторится вновь и вновь,
Ты станешь чище совершенней,
Я знаю: пролитая кровь -
Залог грядущих всех свершений.
И пусть дрожит, вздымась, грудь,
Но у тебя один лишь путь -
Прям и накатан.
И по бедру скользит рука,
И клочья ваты - облака,
Окроваленные закатом.
* * *
(из Д. Джойса)
День целый слышу шелест вод
Их тяжкий стон,
Покинут стонет альбатрос,
И клонит в сон,
От говора ветров и вод
Что слышит он.
Холодны серые ветра
Меня несут
Я слышу шелест многих вод
Вдали, внизу -
Весь день, всю ночь и до утра:
Их пересуд.
Девушка-лошадь
(солярная поэма)
"Революция - это, когда женское
пытается оседлать мужское".
Гейдар Джемаль
"Как колокольчики гроши
В карманах трясет заполошь.
Думал: девушка лошадь...
А оказалось - ложь."
Автоэпиграф
В городе,
Где
Гранит безымянн
Выстелил мокрую площадь.
Смело раздвинув людской туман...
Девушка...
Девушка-лошадь.
Крупного крупа упругий изгиб.
Бедра не знают подпруги
Взгляд был, как небо,
Пронзителен,
Гибл.
Вечер -
Как кубик-рубик.
Старой мозаикой горящих окон.
Недостающих квадратов.
Тополь грустит -
Интересно, о ком?
Дрожью остывшей Марата.
Девушка - лошадь,
куда мы пойдём?
Лучше, куда-нибудь прямо.
Кончится вечер мишурным дождём.
Дома тревогой
Мама.
Девушка-лошадь,
наездник и хлыст
Нужен - и место вакантно.
Каплей дождя вопрос повис.
Грома раскатом.
Девушка лошадь масти гнедой.
Поезд ушёл -
не важно.
Девушка-лошадь
Слушай...
Постой.
И ни о чём не спрашивай.
Девушка лошадь масти гнедой.
Поезд ушёл -
не важно.
Вечер накрылся чёрной дырой,
Сыростью пряно пахшей.
ЭротичесКое-что
(на поле К***вом).
Я в лесу заблудился
В золотых волосах
В полосах синих
на труСахарном поле,
Терзаясь вопросом:
МинЕт или мИнет ???????
Не палите меня,
но полейте.
И играйте меня,
словно ФЛЕЙТЕ.
(ЯзыКом)
- Komm zu mir,
langsam...
СоЛоно
лоно
но
Соком берёЗОВым
звАло.
Волны проСтыни
пёстрые
вились и дыБились
Айвазовским Девятым валом.
И на кровати
мини - погромом
(в) еврейском квартале
Сгрудьились смятые
Чулки,
Платье....
Словно Leaf пожелтевший
Эмбрионом
свернулась.
Бриареем бы быть
сторукИм.
ИзБыть скуки
SOSцов скукоженных
Ошейником кожаным.
..................................
И курганами груди,
Как могилы вождей.
Перед ниц
ВОЖДЬеленно склоняюсь.
Ради новых идей
Рождены, чтобы дей-
стовать,
чтобы к новым, вперёд,
не каясь.
Эпилог.
И на плечи печали
Легло покрывало.
И закатное солнце,
Как чрево твоё,
Было жарко и ало.
Посвящение Н.Я.Ф.
Ясна - сна
Знает весна одна
Наши с тобой разговоры
Шины машины
Кралися шурша,
Словно воры.
Площади стихли.
Пощады не жди
От глаз
Ясно-небесных.
Дымка растаяла,
Где-то вокруг
Ходят на цыпочках бесы.
Тебе небезынтересно:
Рискуя,
Ночью,
Воочию,
За чертовщиной в погоне......
Верный товарищ
Неудачных походов
По пыльным домам
Города
Даров и уродов,
Я отказать вряд ли смогу
Ну а надо ль?
Только вопрос:
Кто из нас проводник
По закоулкам
Нового
Дантова Ада.
Ясна - сна......
Мятель в Пильняке
Все метель заметает елки
Свет луны да не греет он
Соблюдут голодные волки
Нерушимый волчий закон.
На пороге у двери - иней
И от белой вьюге чернее
- Добрый вечер, товарищ Ордынина.
- Проходите, товарищ Череп.
И гуляет морозец колкий
И ветвями хрустит у окон,
Вожака растерзают волки
За нарушенный волчий закон.
Сколько ж длиться речам безумным
О путях достижения цели?
Предположим, что все мы... умерли -
Все равно продолжаться метели.
Языками пожара дразница
Молодая зеленая ель.
Где зеленые, белые, красные...
Перепутав, смела метель.
Только шепот негромкий в бане:
"Слова, Господи, Господи, дай!"
Хитрый кот в буреломе канет,
Лишь заслышит облавы лай.
Чтоб не обокрали - не ранили -
Отсидеться в кустах - на жопе
Офицеры - в бой с чемоданами.
Добровольцы - шуба на шубе.
И руками страницы мацали
Пожелтевших от времени книг
Век бунташный, святой 17-й
По лесам разбежался от них.
А в лесах - только вьюги да волки.
Не видать ни домов, ни окон.
Одинокая женщина робко
В волка бросила снежный ком.
Даже те, кто поныне ловок -
- Им уже не уйти назад.
Эпилепсией остановок
Конвульсируют поезда.
И плывут полустанков останки
Сменой центров, периферий.
И под дребезг стеклянный, стаканный
Азиатскую бороду брить.
Вот сошествия точная мера
И десятками тысяч дней
От Паимра и до Памира,
Незаметно, в тряске и сне.
Только шепот негромкий в бане:
"Слова, Господи, Господи, дай!"
Хитрый кот в буреломе канет,
Лишь заслышит облавы лай.
И метались метели радостно,
Нагоняя переполох,
Но в тоску опрокинутых досках
Все засохший чертополох.
Вот и небо черно и сине
Я зайду к вам часов... через
До свиданья, товарищ Ордынина,
До свиданья, товарищ Череп.
Отдаваясь телом мужчине,
Всей душой отдалась - мечте.
И под дверью незапертой - иней.
И по бабьи воет метель.
И холодный металл метели,
Разобьется о бледный лоб.
Серый волк на остывшем теле
Превратится в безмолвный сугроб.
Сколько ж будет мясти до марта
По желтеющей карте равнин.
Как поэма - Иван-да-Марья.
Неразрывностью рельсовых длин.
Исповедь Блюмкина
рукопись сильно пострада……
Я чувствую сердце сдавлено.
И чувствую, сводит скулы,
Я вижу, как на меня направлены
Ваших глаз ружейные дула.
Я знаю податлив плюмбум,
Но судьбы вершить ему дано
Я знаю, погибнет Блюмкин,
Я знаю это давно.
Я знаю это с рожденья,
Конечно же своего,
И с трепетом каждый день я,
Складывал в каждый год.
Отречемся от Брестского мира…
Восста-а-анет род людской….
Я помню, валился Мирбах
С простреленной головой
Если путь, прям и накатан,
Отчего по нему не идти,
Говорят, что я провокатор,
И дело не во мне, а в пути.
Мне всегда, мне всего было мало,
Сколько смерть узнавал в лицо
Был евреем, потом был ламой
А потом турецким купцом.
Я на шпалах осколками шамкал,
Что не даром мне кличка Живой,
В перспективе вставала Шамбала -
Наш последний решительный бой.
Не был русским? Нет был и русским,
Я по сути им был всегда,
Кто мой бог? Может Яхве, а может, и Троцкий,
Неужели я в них прогадал?
Господи помоги.
Облечь все это в слова и формы.
Разве косы отрезанные, у ворот Урги
Не есть урожай реформы.
Я знаю иврит и идишь,
Я знаю персидский язык,
Но как тут быть если чувствуешь и видишь,
Что меняется каждый миг.
И за секунды до смерти
Хотя в эту смерть я не верую
Но все же я исповедуюсь,
Я исповедуюсь перед…
Я знаю память не вечна,
Что был человек и прах,
Но буду жить в Шершеневича,
И поэтов других в стихах.
"Другим надо славы, серебряных ложечек,
Другим стоит много слез,
Я мне бы только любви немножечко,
Да десятка два папирос".
Я помню ту встречу и как
Тогда не хватало слов,
Я помню, как будто сейчас, свысока
Смотрел на меня Гумилев.
"Человек в толпе народа,
Убивший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи."
Ты прости Есенин
Меня что не был на похоронах,
Но стало для всех яснее,
Был человек и в прах.
Кому следующим гибнуть,
Кто по списку в мартиролог,
Да я сына назову Мартином.
Я знаю теперь все мы умрем
Все мы в борьбе за это,
Но весть о расстреле моем,
Завтра будет в газетах.
Я знаю податлив плюмбум,
Но в то же время тяжел,
То что не сгинет вотще Блюмкин,
Знает он хорошо.
Я знаю как трудно держаться следа
Легче войти в колею.
Я знаю лечь мне сегодня здесь, но напоследок
Помирать так с песней, ( пусть в горле ком), но напоследок я спою….
Вставай проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов…..
Пробуждение Блаженного Августина и книга
Нет я не спал, не спал, ты знай,
Успел смежить чуть только веки
Как пробудился ото сна,
Услышав голос. Tolle! Lege!
О дерево, твоя кора тверда
А плод, когда, созрел, он липок,
Приди, зову скажи, когда.
Оставил я тебя, Алипий.
Я понял этой книги жуть,
И то, что этот голос значит
На книгу искоса гляжу
На книгу искуса гляжу
И плачу.
Как искушенье превозмочь,
Приди, в тебя сокроюсь, ночь,
Где, равноценны чернь и знать,
Чтобы, тебя, земля познать
Любой несовершен метод
Среди нечистых сам нечист
Я руку потянул к предмету
А вместо пустота.Лучи
Так преломляет водоем
Воды изменчивая призма
И при невежестве моем,
Одно лишь знаю - буду призван.
И слез полны мои глаза,
И я увижу то, что за.
* * *
Как голубое блюдце,
Голос твой ломок.
Пой,
Пой, Революция
Ветер в стенных проломах.
Нетопырь
Герои: героев нет...
Б. Пильняк.
Сыростью подвалов и гнилью подвальных запасов веяли пространства русского сентября. Теменью, и нетью подвальных помещений легла на стынущую землю ночь. Безвозвратно ушел во тьму один и из тьмы полуночным рубежом выплавлялся уже другой день 21 года, пятого года существования Советской Республики. Впрочем, и этот год подходил к концу.
Не доезжая, а вернее всего будет сказать: не доходя, потому что единственный в рассказе поезд змеей уполз во тьму, да, не доходя несколько километров до станции Орудьево только что остановился человек. Человек остановился, порылся в карманах - закурил. Минуту еще назад он с бессмысленным упорством он брел спотыкаясь между рельсов. Шел он так: правую ногу он машинально отмечал единицей левую - двойкой. Раз-два, раз - два. Так шел он, перешагивая через одну шпалу, отмеряя ширину шага расстоянием от первой до третьей шпал. Раз-два-раз-два. Так шел, он пытаясь идти по пути, проложенному и предназначенному машине только; машине, которую поют кузнечики, растворившиеся, ныне, в сентябре, без следа. Так шел он пытаясь подражать машине, впрочем вряд ли это возможно, через несколько шагов, его нога обязательно попадала в промежуток между шпалами. Выстроенная человеком система, в ней был свой особенный ритм, чередование ног и шпал, некая гармония, эта система неумолимо расстраивалась, только на том основании, что человек - не машина. Множество раз эта система расстраивалась, человек, попадал мимо заданной шпалы, и возобновлялась, человек с бессознательным упорством ставил ногу на заданную шпалу. Так шел он
до того как остановился
и
после того как был сброшен с поезда в придорожную канаву.
Орешников
остановился, балансируя на шпале перенес ногу через рельс.
Орешников
встал на непривычно твердую землю насыпи.
Орешников
порылся в карманах и поднес сложенные ладони к лицу. Между ладонями заплясал белый огонек. Он осветил редкую и блеклую , словно сентябрьская жухлая трава, щетину подбородка и выше вмятину на лице, какая бывает на стальном листе от удара. Огонек погас. Осталась только маленькая красная точка папиросы на уровне губ. Орешников оглянулся - красный огонек переместился в пространстве. Сзади, отражая невидимый свет, была луна. Он сообщала рельсам ровное холодное мерцание. Орешников постоял некоторое время. На одинокую фигуру Орешникова со всех сторон навалилась ночь. После ходьбы по шпалам в висках стучало, а окружающее пространство мерно колыхалось. Орешников поправил раскисшую, больше головы папаху и двинулся дальше, теперь по насыпи, сбоку от железнодорожного полотна. Огонек папиросы сорвался и упал вниз на землю.
Причина, по которой Орешников выпал из поезда несущественна. Бывают случаи, когда следствия важнее причины. Это случаи, когда невидимая сила закрывает человеку глаза и переносит его с одной дороги на другую. такие случаи как правило и называют Случаем.
Орешников, теперь шел, а до этого ехал в Дмитров.
Спустя полчаса ходьбы путь Орешникову преградила узкоколейка. Она уходила куда-то влево и терялась во мгле и лесе. Орешников был близорук.
Узкоколейка еле мерцала под лунным светом - ей давно не пользовались. Со стороны леса провыл волк. Человек сунул руку под шинель и сжал рукоятку нагана.Человек черный на насыпи стоял, вглядываясь в черный, чернее ночи, массив леса. В темноте не было видно, как его близорукие глаза сощурились. Орешникова неумолимо потянуло туда. Он стоял в нерешительности пытаясь разглядеть что-то в черноте леса. На мгновение ему показалось, что между деревьев вспыхнул огонек. Был ли он на самом деле, был то обман зрения, оракул, ли Орешников так и не поймет. Но ясно одно: то был несомненно сигнал к действию, к иррациональному действию, так свойственному некоторым натурам, и Орешников свернув с прямого пути двинулся к лесу. Луна была теперь слева. Из всех сравнений в тот момент, приходило на ум сравнение ее с перламутровой пуговицей женского платья.
Лес вблизи. Лес не был монолитен.
Лес развертывался перед Орешниковым сменой театральных декораций. Ряды деревьев, пересекались и расходились в стороны, и луна свободно плыла между ними прячась иногда за стволы. Теперь она была чуть впереди.
Узкоколейка вывела Орешникова на обширную, зарастающую травой поляну. Впереди громоздились остатки каких- построек, более темных на фоне леса.
Орешников повернул голову и обомлел. На другом конце поляны он заметил существо. Оно стояло перечеркнутое двумя огромными обручами, опершись на короткий толстый хвост. Оно стояло, чернея в лучах луны. Оно не видело Орешникова. Человек в ужасе отступил, прижавшись спиной к дереву. Он вытащил из-за пазухи наган.
Орешников осторожно приближался. Два раза уже под ногой хрустела ветка и тогда человек в ужасе замирал. Он с удивлением заметил, что по мере приближения к существу страх уходил, уступая место, какому-то благоговению.
Лишь приблизившись Орешников понял, что существо - машина. Тело машины в форме "Т" покоилось на двух огромных в четыре человеческих роста ажурных колесах, наподобие велосипедных. Лишь подойдя близко Орешников осознал, что каждая спица колеса толщиной в руку. Сзади для устойчивости машина опиралась на толстый под углом хвост с колесами на конце - вертикаль "Т". Кто создал и зачем поставил в лесу этот страшный снаряд, Орешников даже и не мог подумать, одно он чувствовал точно - машина была мертва и заброшена. Орешников обогнул машину и осторожно оступаясь и глядя вверх прошел между колесами. Над ним фаллическим отростком свисала цилиндрическая кабина с черными от ночи круглыми окнами. Орешников подошел к колесу. Колеса, то что вблизи и противоположное, перекрывая друг друга, отбрасывали на землю причудливые тени Он обхватил две спицы толщиной в руку и покачал их - не поддались. Спицы расчертили окружающее пространство на ромбы и треугольники, преломили и преломляли его разбив на тысячи кусков.
Но существо, машина, было, была мертвым, мертвой.
Орешников подошел к хвосту, вскарабкался по катку с него ростом, по пружинам катка наверх.
По хвосту вверх уходила их железных скоб лестница. Она вела к полуоткрытой дверце, в недра машины. Орешников стал карабкаться наверх рука его легла на металл хвоста. Облупившаяся краска захрустела под ладонью. Облупившаяся зелень краски, темно-серая в лунном свете, сделала металл похожим на кожу змеи - сама чешуйками. Кожа змеи перед линькой.
...Дверь с усилием и скрипом повернулась на ржавых петлях и из утробы машины на Орешникова вылетел со звуком ржавых петель ночной нетопырь, за ним, заметались тряпицами еще два.. Человек отпрянул и едва не упал с пятиметровой высоты вниз.
В утробе машины пряталась первобытная ночь, еще более непроницаемая, лишь откуда-то сверху внутрь просачивался рассеянный свет.
Орешников зажег спичку. Она осветила редкую и блеклую, словно сентябрьская жухлая трава, щетину подбородка и выше вмятину на лице, какая бывает на стальном листе от удара. Огонек спички натолкнулся на стены и замерцал по ним. Орешников спустился вниз и долго машинально собирал по возможности сухие ветки.
Он вернулся с охапкой и стал карабкаться вверх, и наверху растворился во тьме дверного проема. В каком-то лихорадочном терпении бросил он на пол ветки, достал из мешка за спиной бутыль и полил ветки спиртом, и приложился к горлышку сам. Скоро внутри машины мерцал и корчился свет костерка. Орешников огляделся. Наверх в потолок уходила лестница. Влево и вправо отходили два одинаковых изгибистых коридора. И каждый заканчивался проемом в ночь. По коридорам метались разбуженные костром тени преломляя причудливые внутренности неведомой машины. Огромные колеса машины своими ободьями вторгались во внутреннее пространство через прорези в корпусе... Но машина была пуста. Ее внутренности: двигатель, органы управления, баки с горючим, ничего не было и все было разрушено. Лишь кое-где обрывками плоти, костями в пещере людоедов остатки каких-то механизмов. Машина была пуста и мертва. Под каблуком сапога Орешникова притаилась гайка, чуть дальше кривой и ржавый болт.
Огонь костра высветил высохшую до белизны личинку человеческого кала.
Огонь костра высветил на зелено-коричневой, под краской ржавчина, стене какие-то буквы, нацарапанные чем-то острым гвоздем ли шилом ли. Время и коррозия почти полностью стерли их. Лишь одна процарапанная чем-то острым гласила исковерканной латынью "DEUX - EST MACHINA". Орешников не мог прочитать надпись, но в тот момент он знал, скорее осознавал, там, в глубине души, что она означает.
Орешников полез вверх по лестнице и скоро попал в круглую башенку с четырьмя, на каждую сторону света круглыми окошками, оттуда на верх в ночь. Там он долго курил и смотрел в мутное небо. Потом спустился и бросил с костер еще веток.
Орешников думал, о чем - знал только он сам.
Если бы Орешников читал роман Герберта Уэллса "Война миров", он знал бы, что однажды на Землю прилетели марсиане. Что они передвигались в огромных треногих машинах, что они были непобедимы. Но марсиане, умерли от земных бактерий, эти умные существа, и их коричневые туши ели собаки.
И было это в Англии. И люди услышав "Войну миров" по радио решили, что началась война и бросились в панике бежать.
А Россия? А Россия - родина марсиан и хтонических чудовищ. Потому что только и делала, что воевала с демонами. И усмиряла плоть и плотью - побеждала.
И потому
Россия - Лебедянь. И фамилия человека создавшего машину, Лебеденко.
И потому -
дети России -
Святогорами -
в земле, что силу они имели необыкновенную, куда она им. А сила - от горы.
И потому не то ижицей, не то хером, не той твердью, последнее - вероятней всего, застыла в дмитровских лесах неведомая машина, не то колесница, не то орудийный лафет.
И ничто не случается просто так и не исчезает без следа, как исчез штабс- капитан Лебеденко.
И....
Машину разберут на металлолом спустя год.
Орешников проснулся завернутым в шинель, шапка - под головой. Он долго не мог вспомнить, где он и не помнил и что ему снилось. Ощущение будничности овладевало им. Снаружи медленно просачивалось утро. Спички отсырели.
Он растворил люк и шагнул наружу в сырое утро. Вот и все.
Изморозью льда стыло белесое утро. Из ржавого люка вылез и пополз по трапу, ногами вперед, остывший человек. За ним полз еле уловимый запах дыма. Вот и все.
В семи километрах от Дмитрова есть село Орудьево. В нем - церковь Покрова, тоже своего рода ижица. Нарышкинским граненым барабаном и допетровскими крышей и луковицей скрывала она свой ампирный вид и возраст.(в то время церковь была молода)
Церковь молчала перед заутреней, как молчат перед тем, как сказать что-то обязательно важное.
И ничто не случается просто так и не исчезает без следа....
Аминь.
Льдом стыло белесое утро и не нём инеем - туман. Иней же и на утреннем, еще тонком, льду луж так, что мерзлая трава пронзает его иногда, согнувшись, в него уходя ж. По мере того, как светлел новый день, туман таял инеем, обнажая прозрачность воздуха - льда, ибо холод отличительный признак обоих. Птица, в холодном оцепенении проведшая на макушке дерева ночь встрепенулась и взлетела, чтобы, еле подрагивая крыльями, точно от холода, замереть над лесом. Птица парила как будто над огромной лужей, где туман-иней таял обнажая прозрачность воздуха - льда и пронзая его стояли деревья, с высоты птичьего полета - сентябрьская еще не пожухлая трава. Под птицей далеко внизу от зарослей леса медленно двигалась микроскопическим ракообразным дафнией ли циклопом точка человека. День наступал. ( утверждая собой непреложный закон цикличности. ) Вот и все.
