Мы
умираем наощупь,
Лица
отдав на откуп
Неразличимой
ночи.
Пращуры
хлещут водку,
Правнуки
лечат почки.
Молча,
подобно волку,
Рыщет
моя сестрица -
Ищет
на небе Волгу,
Словно
в стогу иголку,
Ей
не остановиться.
Хочет
остаться птицей,
Кожу
пластать на небе.
Старица
да Медведица,
Отслужите
по ней молебен.
Сколько
камней во поле
Было
небесным тальком?
Колко-великолепен
Терн
бестелесной боли,
Тесный
для плоской были.
Я и
не жил доселе
Больно
меня не били,
До
крови не пороли -
Учили...
недоучили...
Ручьи
прозрачные, рачьи,
Я
уже не увижу,
Хоть
и рожден был зрячим.
Сыну
родному - отчим,
Я
становлюсь все ниже.
Тысячу
тысяч вотчин
Я разрываю
в клочья
Так
и умру - наощупь.
Ночью.
Время
продвигается наощупь.
Или
- незаметно выгорает.
Медленно
выкраивая площадь
Каждого
трехкомнатного рая.
Прошлое
- абсурдно и покорно...
Будущее
- сытно и рутинно.
Время
затихает трехаккордно:
Трезвость
- трепанация - трясина.
Бросьте
беспонтовые тревоги!
Может
ли реальность быть страшнее?
Наши
трехметровые дороги...
Наши
трехаршинные траншеи...
Время,
как чувствительная кожа,
Тихо
покрывается коростой.
Господи!
Прости нам, если сможешь,
Наше
триединое уродство!
Илье Кровину посвящается.
Музыка
мешаниной ритмов, радиостанций билась о четыре стены комнаты, в комнате стоял
от гирлянд на стене неровный полумрак.
По комнате плясали тени и девушки - две,
русая и темно-русая то сходились, то расходились, почти все время в движении.
Русая держала в руках дистанционный пульт и время от времени меняла станции,
тщетно искала что-то. Тогда начинали, захлебываясь ломаться ритмы и изредка
между ними проскальзывал полуфразой человеческий голос - такой чуждый.
Кроме девушек были в комнате еще.
Один высокий русоволосый неловко сгорбил,
согнул свое, крупные кости, тело перед музыкальным центром и тыкал кнопки на
светящейся панели - музыка окрашивалась по иному, то появлялись высокие, то
низкие частоты.
Второй на диване с дивана вытянул и скрестил
ноги в узких черной кожи штанах; весь, и волосы, черный - чернел на кремовом
диване, только белым пятном лицо.
Он, прищурившись смотрел в бокал с
шампанским, бокал в руке у глаз, сквозь шампанское и стекло бокала на мечущихся
девушек.
Шампанское желтоватое и где оно
соприкасается со стеклом бокала - зацепились маленькие пузырьки.
Вода в аквариуме, долго не менянная, со временем
желтеет и, где она ограничивается стеклом - тоже пузырьки. Вода - иное
пространство. Палец, наполовину опущенный в воду, кажется надломленным. В воде
- тишина. Аквариум умиротворяет.
Лиза Каспарова хотела написать книгу
"Дзенские состояния в русской литературе"…
Вернулся Руслан и слева от черного сел.
Сказал:
-
Ну, наконец-то, басы работают.
Его черный профиль с горбатым носом и
заваленным назад лбом резко обозначился на светлой стене.
Черный продолжал рассматривать бокал и через
бокал.
Руслан вытянул длинную руку достал из
темноты две бутылки пива. Вторую
бутылку предложил черному. Тот иронически улыбнулся:
-
Нет, я, знаете ли, шампанское и шоколад.
И наклонив, голову продолжал улыбаться.
Девушки продолжали кружиться, останавливались,
растеряно ходили по комнате - все в движении, пока музыка опять не захлестывала
их.
-
Ха, роза исчезла.
Руслан
рассматривал некоторым удивлением этикетку бутылки и водил по этикетке
пальцем.
Черный нагнулся с дивана поставил пустой
бокал на пол и поднял валявшийся собачий намордник.
Он
поднес намордник к лицу близко и вдохнул аромат сырой кожи. Девушки перестали
плясать. Русая выставила руку с пультом и музыка стала тише.
Темно-русая вышла из комнаты и через
открытую дверь в комнату хлынул свет и за закрытой дверью исчез.
Русая
склонилась над черным - его ноги между ее, отобрала намордник и бросила.
-
Гамлет, а ты почему не танцуешь.
-
Знаете, как-то первое января не располагает к динамике и активным действиям.
-
Тебе не весело?
-
Почему ты так считаешь?
-
Ну ты сидишь, не тусуешься.
-
Почему нет? Я наблюдаю за вами танцующими и тусуюсь.
Вернулась темно-русая и с ней в комнату
опять проник свет. Подошла к Руслану и
села рядом.
-
Пошли танцевать.
- Я
тебе уже говорил, я не танцую. -
испугано и хрипло ответил Руслан.
И снова по комнате плясали тени и девушки.
Они то сходились, сплетаясь, то расходились, пока русая не уронила подругу на
диван на колени Гамлету. Музыка прекратилась, и русая зажгла над диваном
ночник. Девушки сели на против Руслана и Гамлета на пол.
-
Гамлет, расскажи, а как вы в вашей компании отдыхаете?
-
Мы? как и все. Тем же образом. Только музыки поменьше.
Темно-русая
Руслану:
- А
ты расскажи.
-
Не при родителях.
-
Да они в соседней комнате.
- Я
и говорю - не при родителях.
- А
давайте играть, - предложила
темно-русая.
-
Давайте играть в яблочко. - она же.
-
Это как? - Руслан.
- А
я сейчас покажу, - сказала темно-русая
и вышла в другую, темную, комнату.
Вернулась
с кроваво-красным яблоком.
-Смотрите
нужно зажать его подбородком и передавать, чтобы без рук.
Гамлет
повернулся к Руслану.
-
Что-то мне это напоминает. Помнится двое так тоже поиграли, и доигрались,
вышибли их под жопу из клевого места.
Руслан
захохотал коротко и отрывисто. Он:
-
Как же было такое.
Девушкам:
-
Слышьте, тут говорят, двое игрались так же и у них были большие проблемы.
Девушки
смеялись.
Через полчаса Гамлет вышел на улицу. Когда
он через пятнадцать минут поднимался по ступенькам своего дома, его бледное
лицо от холода порозовело - щеки и нос Небо было беззвездным, какое-то все
линялое, лилово- синее, истертым бархатом, видимо обивка кресла, и было
таинственно. Луна была, почти круглая, но ее загородил дом. Вдали со всех
сторон грохотали разрывы фейерверков и
по небу шли всполохи. Мимо проехала машина, высвечивая фарами голые причудливые
деревья - черные и белизну снега. Гамлет шел и думал, что шестьдесят лет назад
был тоже Новый год, был мороз, и где-то
на Карельском перешейке шел скрипя
снегом, человек и вокруг него тоже грохотали разрывы и были всполохи - совсем
не фейерверки, но ими, Новым годом, казавшиеся.
Еще он думал о почестях и слепоте Джона
Мильтона.
Гамлет вернулся домой в каком-то
беспокойстве. Он чувствовал, что внутри у него, что-то зреет, оформляется, приобретает
сложную законченность.
Зазвонил телефон. Гамлет снял трубку и стал
говорить в него длинные и короткие фразы.
-
Как у тебя дела?
-
Почему не приехал?
-
Да я был тут на вечеринке. Знаешь, минимум интеллектуального, одни двигательные
рефлексы.
-
Они меня простудили. Все время открывали балконную дверь.
-
Да, сквозняк иногда полезен. Против затхлости.
-
Так почему ты не приехал? Возвращаясь к
началу.…
-
Не смогла?
-
Где она вывихнула ногу?
-
На рынок, за фруктами, в час ночи? Бабки? Ладно, я не придираюсь? Мне просто
интересно, как литератору.
И
другие фразы.
Потом сидел на кухне с матерью - пили чай, потом смотрел телевизор. Один и
вместе. Потом. Потом пришло время. Охваченный лихорадочным беспокойством, в
1.29 ночи сел за компьютер, открыл в "Microsoft Word" новый документ
и на чистом белом экране с долгими паузами, вглядываясь в белый экран написал:
"Потерянный рай".
Ниже:
"Вернулся Руслан".
Потом
вместо этой фразы:
"Музыка мешаниной ритмов, радиостанций
билась о четыре стены комнаты…."
И
добавил:
"…в комнате стоял от гирлянд
на стене неровный полумрак."
Когда
приходит утро , и в
омуте зеркала тонут первые
лучи
света
, я ложусь на кровать,
зажмуриваю глаза и смотрю
в потолок
. Я пытаюсь
уснуть. Проходит несколько часов .
Время мерею
криком.
Через каждые двадцать минут сосед разбивает
по чашке. За
стеной весело , за
стеной скандал.
Свет
выныривая из зеркала ,
расплывается по комнате унылыми
теплыми пятнами. Свет лижет мне щеку , щекочет ноздри , целует
веки.
Если сон не идет ко
мне , то я отправлюсь ко сну. Ждать
больше нельзя , ждать бесполезно. Минутная
стрелка настенных часов
тронула отметку
двенадцать , пробило десять. Ртутная
капля
термометра доползла до
той же цифры десять и замерла в
нерешительности
, двигаться дальше одаряя
город теплом или
остановиться на
достигнутом. Усталость
пересилила благородный
порыв.
Пятна
света почуяли тревогу и
тут же разбежались в
страхе ,
попрятались по
пыльным углам , в щелях
притаились. Я одеваю
пальто
, шнурую ботинки , выхожу
в черно-белый день
в надежде
уснуть.
Я хотел бы увидеть тебя
во сне , значит к
тебе и
поеду.
Мягкий
живот весеннего неба
потея трется о
шершавые шкуры
крыш.
Стены проросли плесенью.
На улице влажно и
пахнет гнилью.
Весна - разложения время.
То
что когда-то было
красивым белым сугробом
снега ,
гармоничным творением
природы и пьяного
дворника , стало кучей
бурой гнили
, жалкими истекающими
останками , очередным символом
бренности красоты. Надо спешить , вдруг ты тоже
подвергнута
тленью
. Все
может случиться пока
я не сплю.
Талый
снег шевелится, разбуженными весенним гамом змеями
и
другими зимними
тварями. Когда то они спали спокойно
в норах
пустых консервных
банок , украшенных
бутылочными осколками и
корой сгнивших
апельсинов. А теперь
безопасней ходить по
асфальту. Ничего , что наступая в бесконечное
сплетение
светящихся ручейков
ты уносишь на
подошве своих смешных
ботинок
жизни десяток
юных рыб. На улице
людно и шумно. Город пропитан
воробьиным воем.
Время от
времени раздается разбивающий голову в осколки грохот.
Молодые люди
в кожаных куртках
выволокли во дворы старые ,
цветастые
ковры и теперь ударами странных
орудий выгоняют от
туда ничего
не соображающих сонных
животных - вон - в
продрогший город. Прыщавый молодец лупит по ковру
с таким
остервенением
, будто бы перед ним
разбудивший его сегодня
сантехник
Вася.
Пышные
барышни в норковых
шубах в лужах купают
визжащих
младенцев
. Дети
постарше плещутся сами. Многие мрут наглотавшись
осколков
битых бутылок и зимнего льда. Те
же кто выдут из
лужи
сухими
спать будут сладко , им сны будут
снится.
На
перекрестках толпятся сонные влюбленные , отогревая
друг -
друга
искрящимся взглядом , одаривая цветами
, отгоняя зевоту.
Девочки юношам
дарят цветы , юноши -
женщинам их преподносят ,
женщины
- старикам гордо вручают. Те
в свою очередь старательно
украшают могилы
старух. Каждый получит весеннюю
дозу. Цветочный
паек.
Я подходил
к остановке троллейбуса , когда мое
внимание
привлекла
одна пара , нагло выделявшаяся ярким нелепым мазком
на полотне
черно- белого дня.
-
Ну что
мне для тебя
сделать? Шоколаду хочешь?
Плоское ничего
не выражающее лицо девицы застыло обезображенное
капризом.
- Цветок ?...
Молодой человек , владелец могучей шеи тщетно пытается
найти
подходящие контакты ,
проводки нужного цвета ,
дабы электро -
разряд
шустрой змейкой прополз в
лампочки ее пустых
глаз ,
осветив их
изнутри.
-
Хочешь пойдем танцевать?..
Ни единый
мускул не дрогнул на
тщательно отштукатуренном лице.
-
Ну хочешь побью кого-нибудь...
Подобран контакт. Лампочки вспыхнули повышенным
накалом , вот - вот
перегорят.
Молодой человек приободрившись
повел плечом , радостно
улыбнулся
, но спохватившись замуровал
улыбку в свирепом выражение
лица
, прожевал ее волевым подбородком. Голова
девицы стала
удивительно подвижна ,а
взгляд испытующе цепок. На
мгновение мне
показалось
что в
нем появилась тень
смысла.
-
Его- произнесла девица изящно тыча в меня
красно окрашенным
ногтем.
Возможно мы
были когда- то знакомы.
Сложно сказать. Все женские
лица
слились для меня в одно
неопределенное пятно. Яркие губы
в
пошлой
улыбке , бледные губы в
плаксивой гримасе ,губы , губы ,
помады и
блески ; прически , заколки , банты
и косицы , лысые
головы
, волосы , волосы ; глазки , глаза
и глазищи , мутные , ясные
,
веселые , честные ,наиграно - огромные , печальные и полные слез.
Туманная картина
модного художника , где
каждый персонаж считает
себя важнее и
лучше другого , нагло лезет на
первый план ,
происходит
свалка , неразбериха , безыскусное ,
нелепое пятно. Я же
как старый
тюремщик который не помнит всех
заключенных в лицо ,
лишь только
общие признаки отделяющие
преступника от свободного
горожанина
: полосатый костюм , бритая голова , нелепая шапка , да
запах немытых тел ; губы , губы , глаза , волосы
... Камер памяти
слишком много , одна из них твоя . Но
и твое лицо я не
могу
вспомнить.
Отдышавшись , я отряхнул пальто почему то испачканное в
голубином кале , вытер с лица кровь
и огляделся. Победно корча
перемазанными в
шоколаде губами , девица
напоследок скользнула по
мне
взглядом и тут же
надменно отвернулась . Влюбленные
шли
танцевать.
Подъехал троллейбус смачно
окатив ожидающих грязью
талого
снега.
Пустое сиденье улыбнулось мне , я
улыбнулся в ответ ,
протискиваясь сквозь
сонных пассажиров. Достал
из кармана "Книгу
недописанных
стихов" , вздохнул глубоко , набрал в
легкие побольше
воздуха
, словно ныряльщик , готовящийся к
долгожданному хоть и
опасному прыжку , замирающий в предвкушение и бросился рыбкой...
Хитросплетения образов
звуков и красок
обрушились на меня
волной
. Вначале даже заложило уши и
потемнело в глазах , но
постепенно
, спустя три или четыре страницы
бессознательного
барахтанья во
внутреннем течение
"Книги..." , я
научился
балансировать на
грани поверхности и уходить в бездну
вод лишь по
собственному желанию.
Что может быть
приятней. Я ощущал себя
домашней птицей познавшей все тайны полета.
И тут будто мутные
струи заводских
отходов в мои
чистые воды влились
посторонние
звуки. Мерзкие
голоса.
- А
ты знаешь сегодня на рынке...
- Вот
наглость , ну я бы ей...
- Девушка
аккуратней , что за бесцеремонность...
-
Так вот колготки всего за сорок...
Смердящей
волной меня вышвырнуло
на сушу. Купание было
испорчено. Я
снова посажен в
клетку. Мне обрезали
крылья. В
глаза мне
пялились пустые , плохо отпечатанные на дешевой бумаге
буквы. Я захлопнул
книгу и бесцельно
уставился в грязное
стекло
,
наблюдать пост - индустриальный пейзаж.
В такие
моменты я ненавижу
женщин. Я их боюсь. Боюсь их
безграничной
тупой силы , направленной сразу
на все в радиусе
ограниченном лишь
диапазоном мерзкого голоса. Ну
а если их сила
имеет определенную цель , если жертва одна ,
тогда конец. Но
страшнее
всего если женщина найдет себе
равную соперницу .
Разрушительная сила
подобного поединка может
привести к
необратимым последствиям , нанести непредсказуемый ущерб. Я думаю
не один
природный катаклизм не
способен испортить жизнь стольким
невинным.
А когда -то я преклонялся перед
ними, даже думал , что
у них
не бывает похмелья. И
какая же радость
охватила меня ,
когда я
с упоением смотрел
на твои похмельные
корчи , на
перекошенное утренними муками лицо. Как я
невольно рассмеялся ,
услышав твой
сдавленный стон:
"воды..." . Какой жалкой
ты
выглядела в
тот момент , какой ничтожной. В тот день ты
потеряла надомной
власть. С тех пор мы
не виделись , и вот
я
еду к
тебе. Я видел тебя
во сне.
У
метро ко мне
подбежал старый нищий с
добрыми детскими
щеками
, не
тронутыми щетиной . "
Будьте ласковы со
мной , дайте
мне монетку" - тоненько проблеял старик
по собачьему заглядывая
в глаза.
Тут мне нестерпимо
захотелось ущипнуть его за
розовую
щеку
,и чтоб как то сдержать порыв
я запустил в
него мелкой
монетой.
Поймав монету налету он спрятал
ее за щекой , и
довольно поглаживая
себя по животу ,
торопливо спрятался за
колонной.
Я
толкнул дверь , в ответ
она грозно прорычала
что-то
невразумительное
, больно ударив меня
по спине. Я замешкался
вдыхая запах
парикмахерской . Над
головой серело тяжелое
небо
метрополитена.
Как
и в детстве дрожу на
эскалаторе , глядя на мыски
ботинок
, боясь оторвать от них взгляд , мне всегда казалось ,
что еще
чуть-чуть я сделаю
какое ни будь неловкое
движение и
упаду.
В переходе. В руках у девушки
по бабьему истерила
альтовая
флейта
. Плачь забытой женщины срывался
в пронзительный визг .
Капли горячей
крови выдувала девушка из
дудки , пачкая готические
стены перехода , те кровинки что попадали
шипя на дно
изящной
дырявой кепки
обращались в искристые
звонкие деньги и там
затихали. Флейте
помогала гитара , охала , сердито жаловалась на
жизнь простуженным голосом , пока
бородатый музыкант заплетал ее
медные
струны в изящные косы , устало вздрагивала в мягких
податливых как
теплый пластилин , нежных руках.
На
лавочке в ожидание
поезда громко угощались
шампанским из
хрустальных бокалов ,
стебельки которых были столь
тонки , что
казалось
будто бутон вот-вот наклонится
, расплескав россу, толстые
дамы в
зеленых пуховиках .Их лица ,
словно исписанные мелкими
буквами и
выброшенные в мусорную
корзину страницы последних
стихов мертвого
поэта завораживали. Хотелось
незаметно подойти
наклониться , вглядываясь в пожелтевшую от
времени бумагу лица ,
попытаться разобрать
непонятный подчерк. Но они были
так увлечены
собой ,
что не заметили увозящий
меня поезд , который так
долго
ждали.
На
против меня сидит
не молодой мужчина
чью седину
застенчиво прикрывает аккуратная шляпа ,
а маленькие седые
глаза
-
позолоченное пенсне , продрогшие ноги скрывают ярко начищенные
потертые ботинки. Простуженное горло укрыто шарфом , а изъеденное
червями интеллекта
тело , прячется в старом
пальто. Скромно обняв
интеллигентный
саквояж он лузгает арбузные
семечки оплевывая
пассажиров.
Задавленный двумя женскими
шубами маленький кореец
только
и успевает счищать с дам шелуху. В
вагон входит
украинский ковбой
с вздернутым носом ,
гордо поправляет
широкополую
шляпу , осматривает сидящих хищным
взглядом из под
детских бровей
словно через прицел, и
не найдя достойного
соперника усаживается
рядом со мной
окутывая запахом украинских
прерий. Остальных
горожан не видно ,
они попрятались за
непроницаемыми щитами цветных обложек, лишь иногда трусливо
выглядывая
, боясь пропустить что-нибудь интересное , свою станцию
например.
Простуженный электро-голос объявил мою
остановку , жадные
двери распахнулись довольно выплевывая
пережеванных пассажиров и
всосав в
себя новых грозно
лязгнув зубами , поезд умчался
прочь.
Я оказался
на улице , в очереди
на маршрутку , которая
отвезет
меня к
тебе. Стоящая передо мной
девушка придерживала
сдуваемое ветром
лицо , пытаясь прикрыть
руками безобразный шрам
раздражения
. Она явно ждала кого-то ,
ждала отвержено , всем
давая понять
что ждет. Словно черепаха
из панциря она
вытягивала свою
тонкую шею из
высокого воротника ,
беспрерывно
озираясь
, морща носик , будто принюхивалась ,
не пахнет ли
ожидаемым.
Но не ожидаемым пахло , воняло бензином. Дым выхлопной
трубы нежно
ластился к ноге ,
на манер дымчатой
кошки. Это
было настолько
приятно , что на мгновение
я приостановился , и
тут
же получил локтем в бок. "Ну ты , пошевеливайся."
Я никогда
не обладавший
не грубой силой
не тщеславием , ничего
ему не
ответил
, когда этот мерзкий тип бесцеремонно плюхнулся на мое
сидение.
Ничего , пусть подавится , я и
здесь посижу. Даже
в
детстве мне
не приходило в
голову представлять себя
сказочным
принцем или
волшебным героем с
разящим мечом правосудия. Я
предпочитал изображать
близкого друга принца , мудрого советчика ,
спутника
героя , роль более скромную , но не лишенную своей
доли
ответственности.
Меня никогда не прельщали грозные злодеи. Мрачные
чародеи- колдуны
, и огнедышащие драконы
наводили на меня
тоску
,
зато незлобливые домовые ,
печальные водяные и
беззаботные
лешие были
моими друзьями. Они
то не грызли мрачные мысли
о
похищениях принцесс , и порабощение мира ,
будто дворовые псы
,
не
вгрызались в кость медленно и остервенело , а просто
развлекались по
своему отгоняя скуку , как
малые дети гоняют
мух
тоненьким прутиком.
И
в школе мне
совершенно не хотелось
быть первым , бегать
быстрее всех
или решать задачи. Я
абсолютно не мог
понять ,
зачем
изводить себя , зачем обливаться потом и
чем цифра один
лучше цифры
два или три. А
может просто тогда
я ощущал свое
место.
С годами это чувство где то
затерялось , и я
остался
нигде.
Не герой и не героев
спутник. Вот и
сейчас , к примеру
,
если маршрутка везет
меня не к
тебе домой а
в далекое
поле.
Если водитель выгонит всех на
улицу и заставит
строить
дом
, что
я буду тогда делать?... Вот тот
человек на заднем
сиденье
, тот что колет одним глазом
, а другим смазывает рану
-
"капитан". Он будет предводительствовать на стройке. Сурово и
справедливо
как когда -то в море. Этот , на против меня - " ямщик"
,
до беспамятства любит
капитана , да так , что
на работу
времени у
него не остается. Меня же он будет
обижать , дыша в
лицо луком
и перегоревшей водкой.
Баба в капюшоне будет
беспрерывно топить слезами снег и усердно
трудиться , баба без
капюшона будет
не умолкая сквернословить и мешать
работать
первой.
Ох только бы они не сцепились.
А мерзкий тип хоть
недолюбливающий капитана
, считая что
тот не достоин отважного
места бригадира , помалкивает и работает
так , что его книга
жалоб чиста , в
свободное время мешает
мне смотреть на
спящую
девушку. И
никогда не найдется
во мне силы подойти к
нему и
плюнуть в
рожу большое громкое НЕТ.
Чтоб захлебнулся он
моей
слюной и
больше не смел
беспокоить спящих. Но
тут маршрутку
тряхнуло последний
раз , мотор устало вздохнул на
прощанье и мне
было велено
убираться.
Тут
я увидел ту
к которой ехал.
Когда-то она была усталой
и старой
, с лицом оплеванным паутиной с
нервными длинными
пальцами
, с изыскано сутулыми плечами. А
теперь из большой
зло
рычащей машины
вышла строгая стройная
дева на больших
каблуках
,
улыбаясь , что -то нежно
нашептывала в трубку
карманного
телефона.
-
Ты поразительно изменилась. Даже не знаю не будишь ли
ты
против если
я зайду...
-
Ну что ты , я очень рада
тебе , такому молодому , такому
преобразившемуся
.
-
Да нет , я совсем не меняюсь ,
всегда тот же. Как
вешалка в
прихожей
, на
которую, заходя в
гости, вешают новые
тряпки
идей
, а потом , как то нечаянно ,
забывают забрать , "нам то
уже
не нужно ,
а выбросить жалко". А я все вожусь
с этим тряпьем
.
Всегда полон вопросов. Ты знаешь , с
детства ничего не
понимаю.
Тогда всех
вопросами мучил : мать , пока
жива была , потом
бабку
, которая все время шмыгала носом ,
а отец сердился и
после еды
разбивал о бабкину
голову тарелку. Потом теребил
книги
, теперь себя. В ответ
же всегда слышал : " ты уже
взрослый
, прекрати всякие глупости
спрашивать..." Видимо это
всему виной.
Они мне так
часто говорили , что я
уже взрослый
,
что когда это наконец свершилось
и мой сон посетил розовый
слон
, тогда я не придал этому большого
значения , а зря.
Розовый слон
преследовал меня пока
я бодрствовал , но во
снах
ему не было
места. Днем он облизывал
разбитые тарелки ,
подмигивал мне
из книг , прятался
за светофором , когда я
переходил дорогу . До
наступления темноты от него
было невозможно
спрятаться
, он подымал свой хобот к
небу он трубил : "Ты
большой , ты
уже вырос." Взрослые
постоянно подсовывали его
мне
под нос. Я
так привык к
его присутствию , к
его неусыпному
надзору , что
просто не заметил ,
как он прокрался в мой
сон.
Ведь ты
же знаешь , что
если приснится розовый
слон , с утра
просыпаешься взрослым .
- Ты
действительно ничуть не
изменился. Все так же
подолгу
размышляешь
о себе
в слух , нудно
и все о себе , только
о
себе.
Но я
все равно рада
тебя видеть. Пришли.
-
Только после вас. Но кое что все
таки изменилось. Раньше я
пытался говорить
с людьми , а теперь
все большей частью
беседую
.
- Ну
беседуй , беседуй ... брось
пальто сюда , проходи
на
кухню.
Зайдя на
кухню я щелкнул
выключателем , вспыхнула лампа ,
загнав
тьму,
безраздельно царствующую в помещение , под потолок . Тьма
недовольно урчала и
злобно щурилась затаившись в
убежище.
-
Поставь пожалуйста чайник , я
сейчас приду.
Легко сказать
поставь чайник. Твои предметы
приобрели
несвойственную им
тяжесть , может боялись , что
оторвав с
насиженного места я
их обязательно уроню , а
может просто
стеснялись
чужих. Тем не менее мне удалось
наполнить чайник
прозрачной водой
и плюхнуть его на
плиту.
И
вот теперь невидящими
глазами я смотрю
сквозь тебя. Среди
искусственных цветов
и пластмассовых игрушек , я такой
не
настоящий
, чувствую себя уютно.
Пальцы нежно ласкают
полу-
пустой
стакан , вытанцовывая на его
поверхности им одним
ведомый
танец
, наслаждаясь живым теплом
неодушевленного предмета. Так
слепой
, случайно нащупав что-то
приятное, не спешит
отрывать
руку.
В этом
я весь. Неопределенная нежность
погружает меня в
себя , а
я совершенно не
знаю что с
ней делать , сорю
нежностью будто
дворник песком. Глажу стаканы , тискаю зажигалки ,
ласкаю обивку
диванов и кресел , не
замечая того кто
рядом .
Как
хорошо , можно просто сидеть ,
монотонно размешивая в
стакане сахар и
смотреть как плещутся
на дне осколки света. А
ты присела рядом , окуривая меня
папиросой , опаивая меня уютом.
Ты всегда
знала чего я
хочу , просто на это
у тебя не было
времени
, ты была слишком занята собой. Мы
все слишком любим
себя
, отдавая этому гниению слишком
много сил.
- Я
даже не знаю зачем приехал , просто видел тебя во сне.
Мой тихий
голос скальпелем распорол плоть
тишины и из раны
тут
же засочилась
дрянь , в считанные
секунды заполнив пространство ,
поглотив собой
все то чему я был
рад. Я бросился было
за
пластырем
, но поздно...
-
За то
я знаю зачем ты здесь...
Губы вкуса
кофе впились в
мою плоть , опрокинули... и стало
темно.
Одолев беззащитную лампу
тьма расплескалась по комнате
окутав наши
тела.
- Я
люблю тебя
- М
да... с чего бы...
Вечерний свет города
бьется в окно
звуками улицы. Окурки
притаились в
пепельнице . Ее рука в
моих волосах. Моя сперма
в
ее теле.
-
Я люблю тебя!
-
Да я
уже слышал. Я пытаюсь
уснуть , не мешай.
На
часах - время. На ее плече
татуировка. На мятых
простынях
два мятых
тела. Мятая одежда
на полу. Штаны подло
извернулись
,
гордо демонстрируя потертую подкладку самодовольной стервозной
блузке
, так калека в переходе хвастается пустой
штаниной или
рукавом.
Так ветераны трясут медалями доказывая
что-то кому-то на
демонстрациях и
других праздниках.
-
Что с
тобой . Ты
никогда не был таким. Ты
слушал меня
всегда и
отвечал...
-
А мне
надоело... я хочу спать...
-
Нет , ты говорил что
любишь меня ,
что я для тебя все
,
мир
, солнце , воздух.
- Я
врал , неужели не слышишь , врал...
- Ты
приносил цветы , нежность и
счастье в Мой
дом , в мое
сердце.
Ты ведь снова будешь дарить
мне цветы!!
Слово.
Запретное для меня слово , которое
я не
решался произнести
всю жизнь , слово , которого не было
в моем словаре , слово о
котором я
только читал , слово о
котором я столько
мечтал ,
обрело свободу , обрело свое тело ,
вырвавшись из полуоткрытого
рта
. Вцепилось цепким клювом
в твое беззащитное горло . И чем
шире открывал
я рот наслаждаясь его простой красотой
, тем
глубже
проникал стальной клюв
великого слова: НЕТ в твою
жалкую
плоть
, разрушая твой мир.
Придавив
меня своим телом ,
ты почему -то решила что
я снова
твой
, ты даже было потянулась к
моей ноге , оборвать ценник ,
и
но не
найдя его страшно
расстроилась. Я же просто
хотел уснуть
,
успокоиться на снежных
просторах простыни , зарывшись в сугроб
одеяла.
Но ты никогда не ценила чужой
сон. И все же
я
благодарен
, лишь тебе удалось разбудить мое
великое слово. Я сижу
в полутемном кафе и мне некуда
идти , мне уже
не уснуть.
Охрипшие динамики
выхаркивают танго , усталые стаканы
не попадают
в такт. Юноша
за соседним столиком
жадно давится смехом
и
супом
с грибами. И смеху и супу
в глотке нет
места , но
оставить просто
так , неизвестно кому...
Пожилые педерасты
говорят о
футболе как настоящие мужчины.
Кафе переполнено , люди
ютятся у
стойки , но никто не смеет
подойти к моему
столу.
Никто
не решается разбудить спящего.
За
стеной идет снег.
-
Добрый день, можно вам задать несколько вопросов?
-
Да
-
Так, Коля, включай камеру, бери то здание задним планом,
и
зацепи тех зевак. Колоритно смотрятся. Поехали.
- Добрый
день, можно вам задать несколько вопросов?
-
Да...
-
Скажите, что вас больше всего раздражает?
-
Меня.. Знаете, когда кто-нибудь вас хочет удивить какой-то
вещью,
то непременно заглядывает в глаза, как будто ища там что-то.
И
ведь, дурак, не понимает, что выражение лица - всего лишь проекция
происходящего
внутри. Вот это бесит!
-
Да, вас можно понять, а что еще?
-
Еще, когда какой-нибудь старый хрыч на ногу наступает в совсем не
переполненном
трамвае.
-
Спасибо...
- А
еще, бля, выводят из себя совершенно непонятные типы, назойливые
козлы,
предлагающие купить какую-нибудь херню!
-
Большое спа...
-
Да, бля, третий слева турникет на Курском вокзале, не фурыкает,
и
я, бля, заебался все доказывать, что у меня не левая магнитная карта
-
Коля! Теперь на Моховую.
-
Стой, сука! Еще меня совершенно достало правительство, они, стой, бля,
и
т. д.
Они
встретились в декабре.
Он
дал ей маленькую пилюльку.
В
мгновение ока.
В
мгновение ока.
Заснеженная
улица обернулась.
Обернулась
и застыла безлюдным июлем.
Никого
не было.
Но
что-то было.
Был
город, как он есть.
Она
съела пилюльку.
Что
это? - Спросила она.
Ничего,
просто застывший июль.
Июль
в бездушном городе.
Он
закурил.
Застывший
июль.
Она
смутилась.
А
куда делся заснеженный город.
Никуда.
Он
остался.
А
что тогда произошло со мной.
В
ее словах не было любопытства.
Ничего,
просто ты умерла.
